Торжище брака - Страница 49

Князь снова почувствовал себя неловко. Он вспомнил свое недостойное поведение по отношению к семейству Ардатовых. Чтобы сказать что-нибудь, он заметил:

— Екатерина Карповна была очень рада, когда узнала о нашей встрече. Она хотела повидать вас сама и сказала, что вы с нею большие друзья.

— Были, может быть! У бедного человека не бывает друзей, так как даже самые близкие люди перестают тогда интересоваться нами, если только какой-нибудь случай не напомнит им о нашем существовании. Я очень признательна Екатерине Карповне за ее любезное внимание, но прошу вас уверить ее, что нисколько не претендую на прежние отношения, порванные судьбой и не имеющие теперь уже никакого смысла.

Угарин не сводил глаз с бледного лица Тамары, каждая черта которого дышала невыразимой гордостью. На минуту он забыл все: свою невесту, прошедшее, будущее… Он видел перед собой только энергичную и гордую девушку, и странное чувство охватило его сердце. Но очарование быстро прошло, и князь, вздохнув, опустил голову.

— Вы слишком строго судите людей, Тамара Николаевна, и приписываете им оскорбительные намерения, о которых они даже и не подозревают. В хаосе светской жизни много обязанностей попирается не по злобе, но просто по легкомыслию. Если бы вы воззвали к прежним отношениям, конечно, к вам явилось бы много друзей.

— Для меня все сделались чужими, и я никогда не чувствовала желания или необходимости взывать к их благотворительности. На одну только вещь дочь Николая Владимировича Ардатова имела неоспоримое право со стороны знакомых покойного отца — на вежливость, но к ней не взывают.

Арсений Борисович покачал головой.

— Я вас не узнаю, Тамара Николаевна! Что вы из себя сделали?

— Очень просто: художницу, работающую в мастерской господина Бельцони. Потрудитесь поднять голову, князь — я не вижу вашего рта.

Через несколько дней после этого разговора, когда Тамара только что приехала в мастерскую и снимала перчатки, вошел князь в сопровождении Мигусовой. Катя бросилась на шею своей прежней подруге и горячо ее поцеловала. Затем она стала громко болтать, сильно жестикулируя и звеня многочисленными браслетами.

Продолжая раздеваться, Тамара критическим взглядом рассматривала свою подругу. Мигусова была одета в дорогое плюшевое платье со шляпой a la Rubens, украшенной марабу на голове. Но этот кокетливый наряд очень не шел к ее грубой и вульгарной фигуре. И такую-то женщину князь Угарин должен был любить и терпеть около себя всю жизнь! Бросив взгляд в его сторону, она встретилась с глазами Арсения Борисовича, и оба поспешно отвернули головы.

Князь, со своей стороны, сравнивал молодую девушку со своей невестой. Никогда еще вульгарная грубость Мигусовой не бросалась так резко в глаза, как рядом с аристократической красотой Тамары. Угарин глубоко вздохнул. Отчего, увы, миллион держала грубая рука его невесты, а не эта маленькая аристократическая ручка! Тогда он мог бы соединить полезное с приятным. Почему судьба так слепа? Мигусова не заметила мыслей, волновавших ее жениха. Сидя перед мольбертом, она лорнировала портрет, рассуждая о позе и костюме. Вдруг она обернулась к Тамаре и с живостью вскричала:

— Только, ради Бога, Тамара, не придавай лицу Арсения какого-нибудь непозволительного выражения, как ты это сделала с князем Флуреско. Я не видела ни его портрета, ни портрета Хлапониной, но слышала о них самые разнообразные отзывы. Одни говорят, что это верх совершенства, но вместе с тем и злобы; князь же уверяет, что в них нет ни капли сходства и это простая мазня.

— Известно, что всегда труднее всего удовлетворить невежд, — ответила с презрением Тамара. — Я дала обоим на портрете такое выражение, какое видела на их лицах. Оно необыкновенно подходит к тем разговорам, которыми они развлекались и которые могут быть терпимы всюду, кроме гостиной порядочной женщины. Впрочем, если князь Флуреско и госпожа Хлапонина так недовольны этой мазней, они могут, ничего не теряя, уничтожить портреты или отослать мне, так как я написала их даром, и даже краски были мои.

Екатерина Карповна разразилась громким смехом и прибавила к словам Тамары несколько комментариев, очень нелестных для князя и Хлапониной. Скоро Мигусова уехала, пригласив молодую девушку бывать у нее и присутствовать на свадьбе.

Тамара хотела как можно скорей окончить портрет князя и поэтому, несмотря на то, что с некоторого времени чувствовала себя не совсем здоровой и очень усталой, приезжала раньше обыкновенного в мастерскую и работала над аксессуарами. Однажды утром, когда она с усердием работала над отделкой руки князя, лежавшей на ручке кресла, убиравшая комнату Стелла остановилась за ее креслом, взглянула на портрет и с восторгом вскричала:

— Боже мой! Какой красавец этот князь, и что за прелестная рука. Редко можно встретить такую классическую красоту.

— Вы правы, — ответила Тамара с едким сарказмом. — Это очень красивая рука. Настоящая княжеская рука, стыдящаяся работать, но не стыдящаяся продавать себя. И как дорога эта классическая рука! Ведь она стоит целый миллион!

Сдержанный крик Стеллы заставил ее поднять голову, и она не без смущения увидела князя Угарина, стоявшего у поднятой портьеры. Лицо его было красно, и на нем играло незнакомое выражение.

Стелла убежала, как спугнутая птичка, но Тамара не принадлежала к женщинам, отступающим перед ответственностью за свои слова. Гордо подняв голову, она готовилась возразить князю, но Арсений Борисович, не сказав ни слова, занял свое место. Воцарилось тяжелое молчание. Так как князь упорно опускал голову, молодая девушка заметила: