— Потрудитесь поднять голову и смотреть на меня, князь! Иначе мне невозможно уловить выражение вашего лица.
Князь выпрямился и сверкающими глазами посмотрел на Тамару.
— Не можете ли вы принять другое выражение лица, князь? Настоящее, мне кажется, вовсе не подходит к портрету, предназначенному вашей будущей супруге.
— Вы находите, что мне необходимо иметь восторженное лицо влюбленного и счастливого жениха! — ответил князь недовольным тоном.
— Я позволила себе замечание, но отнюдь не высказывала своего мнения, князь. Я напишу вас так, как вам будет угодно.
Князь не ответил ничего, и сеанс закончился в глубоком молчании.
В тот же вечер Тамара отправилась к баронессе Рабен, где застала Магнуса, принесшего ей давно обещанную книгу. Молодая девушка, рассеянно перелистывая ее, с усталым видом откинулась на кресло. В последнее время болезненное состояние ее еще более усилилось, голова страшно болела, а члены, казалось, были налиты свинцом.
Магнус с едва скрываемым беспокойством наблюдал за ней.
— У вас, Тамара Николаевна, очень нездоровый вид, — сказал он слегка дрожащим голосом. Вы слишком много работаете! Следовало бы поберечь себя и отдохнуть немного.
Молодая девушка глубоко вздохнула.
— Что делать? У меня нет времени предаваться отдыху. Впрочем, я не думаю, чтобы работа утомила меня — я просто устала душой! Я стремлюсь к другому отдыху — к смерти, может быть, — до такой степени угнетает мою душу вся эта материальная жизнь!.. Но даст ли и смерть полный покой?
Она оперлась головой на руку и глубоко задумалась, устремив в пространство неподвижный взор. Облако беспокойства снова омрачило взгляд барона Лилиенштерна, но он, стараясь сгладить тяжелое впечатление от ее горьких слов, сказал, весело улыбаясь:
— Не надо предаваться таким мрачным мыслям, Тамара Николаевна! Вы стали очень молчаливы и не громите даже нашего общества. Неужели вы не находите в нем больше людей, заслуживающих порицания?
Горькая улыбка скользнула по губам Тамары:
— Я боюсь, что даже мой язык убедился в бесполезности порицания этих людей, так как, конечно, не недостаток фактов тому причиной. Великий Боже! Какие типы приходится встречать! Например, не дальше как сегодня утром к Бельцони явилась одна неподражаемая парочка. Представьте себе мужчину шестидесяти лет, с солидным брюшком, волочащего одну ногу, как разбитая лошадь, но зато вырядившегося, как будто ему только двадцать лет. Этот урод — барон Доппельберг.
— Фи! Мне становится даже противен мой титул, — сказал с гримасой Магнус.
— Напротив, вам следует скорее благодарить Бога, что он позволил вам носить его с достоинством! Но вернемся к тому барону. Он обручен и явился к Бельцони, чтобы заказать портрет для своей невесты, молодой девушки лет двадцати двух, разыгрывающей из себя влюбленную в этого противного фата. Это было забавно, но в то же время и отвратительно! Прежде эта парочка служила бы мне неистощимым предметом для насмешки; теперь же я чувствую отвращение при одной мысли, что мне в продолжение, по крайней мере, двух недель придется быть свидетельницей их приторной нежности.
На следующий день Тамара явилась в мастерскую страшно утомленная и с тяжелой головой. Она работала с большим трудом. К тому же голоса барона Доппельберга и его невесты раздражали ее. Немного погодя приехал князь Угарин: он, по-видимому, совсем забыл свое неудовольствие и со смехом заметил вполголоса:
— Видели вы очаровательную парочку в первой мастерской? Молодая девушка, кажется, страшно влюблена и ревниво охраняет своего жениха.
— И она права, так как смерть оспаривает у нее это сокровище! Какой было бы злой насмешкой, если бы эта неумолимая соперница — смерть отняла его прежде, чем она сделается баронессой! Право, не знаешь, чему больше удивляться: ослеплению ли этого старого фата или бессовестной комедии молодой девушки.
— Что вы хотите? — ответил Угарин, подчеркивая каждое слово. — Женщины, еще чаще мужчины, спешат продать себя, если предоставляется удобный случай. И это естественно: гораздо приятнее жить в роскоши и ездить в колясках, даже со старым фатом, чем бегать пешком и зарабатывать свой хлеб. Впрочем, это не мешает женщинам строго осуждать подобные союзы, если они сами не имеют возможности заключить подобный же.
Тамара страшно побледнела и взглянула на князя сверкающими глазами. Итак, он не нашел ничего лучшего, как отплатить ей таким оскорбительным обвинением за ее вчерашнее замечание? И уж не думает ли он, обвиняя ее вместе с другими, оправдать свою собственную низость? С минуту кисть дрожала в ее руке, но она скоро овладела собой и ответила с ледяным презрением:
— Вы правы, князь! Одни только паразиты ищут и находят случай продать себя, чтобы наслаждаться удовольствиями и разъезжать в колясках, которые не принадлежат им и за которые они платят притворством. Конечно, эти тунеядцы, весь труд которых состоит в уходе за своей собственной персоной, не могут обойтись без комфорта, но, благодаря Богу, они никогда не будут в состоянии зажать рот окружающим.
Князь Угарин побледнел. Пораженный этим жестким возражением, он не находил ответа и молчал. Но Тамара почувствовала себя очень дурно: голова горела и страшная слабость охватила все ее существо.
— Благодарю вас, князь, — сказала она, вставая со своего стула. — Завтра я побеспокою вас в последний раз.
Когда молодая девушка вернулась домой, Фанни передала ей письмо, полученное в ее отсутствие.
— От Лилиенштерна? Что может он писать мне? — прошептала она, увидев на конверте буквы М. Л. под баронской короной.