Торжище брака - Страница 48

Баронесса покачала головой и умолкла. Она была очень печальна, так как ей казалось, что ее любимица отделяет себя пропастью от действительного мира, который надо брать таким, каков он есть. Кроме того, она была поражена необыкновенной силой воли Тамары, которая с горечью и презрением в сердце могла так весело улыбаться и беззаботно болтать, заставляя каждого верить, что он ей симпатичен. На самом же деле она была холодна, как лед, и беспощадно судила всякого молодого человека, с которым ее сводил случай.

В последних числах ноября Тамара, по обыкновению, работала в своей мастерской, заканчивая портрет ребенка, который надо было отослать на следующий день, как вдруг звон шпор и звучный, показавшийся ей знакомым голос обратили на себя внимание.

— Я не могу ждать, господин Бельцони, мне необходим портрет как можно скорее, так как он предназначается для моей невесты.

— Я в отчаяньи, ваше сиятельство! Но у меня есть заказы, которые я не могу задерживать. Впрочем, есть одно средство все уладить. Будьте так любезны, ваше сиятельство, взгляните на портрет генерала Ратмирова. Как вам нравится эта работа?

— Он сделан очень хорошо, и сходство поразительное.

— Он написан молодой художницей, работающей в моем ателье. Она сегодня кончает одну работу и, если вам угодно, может сейчас же начать ваш портрет.

— Что ж, отлично!

— В таком случае потрудитесь, ваше сиятельство, пройти в следующую комнату.

Страшная бледность покрыла лицо Тамары. Она узнала говорившего — это был князь Арсений Борисович! Итак, судьба готовила ей еще это унижение! Того, встречи с кем она хотела бы избежать во что бы то ни стало, она должна была рисовать за деньги. Она не видела князя со времени поразившей ее катастрофы. Сначала уединенная жизнь, которую она вела, гарантировала от этой встречи, а потом стало известно, что князь уехал в Крым. Вероятно, он только что вернулся. Но на ком это он женится?

С быстротою молнии пронеслись эти мысли в уме молодой девушки. В эту минуту итальянец приподнял портьеру и пропустил Арсения Борисовича, остановившегося в страшном изумлении.

— Мадемуазель Ардатова, я попрошу вас приняться за портрет князя Угарина. Переговорите об этом с князем. Я же сию минуту вернусь, — сказал Бельцони, удаляясь с почтительным поклоном.

На щеках князя выступил легкий румянец, когда он взглянул на молодую девушку, стоявшую у мольберта.

— Здравствуйте, Тамара Николаевна! — сказал Угарин, быстро подходя к ней и радушно протягивая руку.

Тамара, казалось, не заметила его радушного жеста и приветствовала князя холодным поклоном, каким обыкновенно здоровалась со всеми посетителями мастерской. Она не считала больше своими знакомыми людей, отвернувшихся от ее отца в дни несчастья; Арсений Борисович был теперь всего лишь первым встречным.

— Каких размеров вам угодно иметь портрет и когда вы желаете назначить первый сеанс? — спросила она равнодушным голосом.

Князь понял урок, и смешанное чувство стыда и досады охватило его. Неужели эта девочка, некогда любившая его, действительно неуязвима в своей гордости?

— Я желаю иметь портрет в натуральную величину, до колен. Я был бы вам очень обязан, если бы вы начали его завтра, так как он предназначается для моей невесты, вашей подруги по пансиону, Екатерины Карповны Мигусовой, — сказал он, упирая на это имя и устремляя проницательный взгляд на молодую девушку.

Он рассчитывал видеть горестное удивление или, по крайней мере, волнение, но тонкое и подвижное лицо Тамары выражало одну иронию. Итак, Мигусова сдержала слово и купила себе в мужья князя!

— Мы начнем завтра, князь. Только потрудитесь назначить час. Что же касается цены, то вам надо условиться об этом с господином Бельцони, — ответила Тамара с поклоном, в значении которого нельзя было сомневаться.

На следующий день князь явился в назначенный час, и Тамара стала набрасывать первый эскиз. Она знала наизусть каждую черту человека, бывшего идеалом ее детских грез, предметом первой, почти бессознательной, детской любви. Тысячу раз рисовала она его с фотографии, взятой тайком из альбома мачехи, не предполагая, что наступит день, когда она вынуждена будет писать его портрет за деньги для другой. В своем наивном сердце она полагала тогда, что для того, чтобы приобрести расположение этого красивого человека, достаточно ума и сердца и что та, которую он удостоил своей любви, должна быть чиста и прекрасна, как ангел! А в действительности оказалось, что он удовлетворился грубой и вульгарной женщиной с миллионом приданого. О, как лжива эта блестящая оболочка, скрывающая такую мелочную и жадную душу!

Эти мысли мелькали в уме Тамары, пока она рассматривала князя с таким равнодушным видом, как будто перед нею была статуя. Она только притворялась, что изучает его лицо, не желая показать, как хорошо оно было ей знакомо.

В один из следующих сеансов Арсений Борисович заметил с удивлением необыкновенную твердость руки Тамары и, устав от молчания, царившего между ними, спросил молодую девушку, каким образом и давно ли она достигла такого совершенства в живописи.

— Глава семейства, где я заканчивала свое образование, был профессором живописи. Предвидя несчастье, которое должно было поразить меня, и зная, что вместе с состоянием всегда теряют все: и положение, и знакомства, и друзей, он не хотел оставить меня без средств в борьбе с жизнью. Эриксон заставлял меня неутомимо работать над развитием моего таланта, и благодаря ему я содержу семью и независима от чужих людей.