Торжище брака - Страница 93

— Прошу тебя, Надюша, поезжай туда и замени меня. Не мешай свершиться великому счастью. У тебя нервы крепче, я же вынести это не могу. Они оба до такой степени противны мне, что я не в состоянии соблюсти по отношению к ним даже простой вежливости!

Надя рассмеялась до слез.

— Ах, Тамара! Ты неисправима. Самые обыкновенные вещи, совершающиеся ежедневно у всех на глазах, выводят тебя из терпения. Но успокойся, я поеду. Нельзя оставлять Наташу в таком затруднительном положении.

Магнус был сильно удивлен, увидев необыкновенное волнение жены, но, узнав причину столь раннего возвращения, с улыбкой сказал:

— Надя права. Ты напрасно волнуешься так, дорогая моя, и шумишь из-за пустяков. Ни для кого не новость, что женщины всегда спешат прикрыться чьим-нибудь именем, благодаря чему, при некоторой осторожности, могут пользоваться полной свободой. Мужчины же, как известно, очень дорого продают свою свободу… номинальную, конечно. На самом же деле они, женившись, нисколько не меняют своего образа жизни. Относительно Поленова я могу сообщить тебе причины, заставившие поступить так неделикатно. У него есть любовница, живущая с ним уже несколько лет. Эта особа, узнав о свадьбе, потребовала десять тысяч рублей, грозя в противном случае устроить публичный скандал. Что было делать Поленову, запутавшемуся кругом в долгах? Зная хорошо Наташу и будучи уверен, что она ни за что на свете не откажется от него, он настойчиво потребовал выдачи приданого. Таким способом он может устроить дело со своей любовницей и, кроме того, у него останется еще довольно солидная сумма, которая позволит расплатиться с долгами.

— Но откуда ты все это знаешь? — спросила удивленная Тамара.

— Мне это рассказал Арсений. Он знает всю скандальную хронику города! Ему даже случайно пришлось быть свидетелем бурной стычки между Поленовым и его красавицей, какой-то портнихой. Но забудем про этих людей. Переоденься скорее, дорогая моя, и приходи сюда. Я прочту тебе интересную статью в Revue des Deux-Mondes.

Впечатлительная натура Тамары испытала слишком сильное потрясение, чтобы к ней скоро вернулось хладнокровие. Целый день она думала и говорила только об утреннем инциденте и даже вечером, когда ложилась спать, мысль о Наташе и Поленове преследовала ее как тяжелый кошмар.

Находясь в неспокойном настроении и не будучи в состоянии заснуть, молодая женщина приказала подать себе книгу, присланную накануне графом Ружемоном. Когда она перевертывала страницы, из книги выпал листок бумаги. Думая, что это просто чья-нибудь закладка, Тамара хотела опять положить ее на место, как вдруг узнала знакомый почерк. Пробежав машинально письмо, она страшно покраснела. Это была записка Нади, подписанная полным именем. Тон этого послания не оставлял никакого сомнения в характере отношений, существовавших между Кулибиной и молодым дипломатом.

Раньше уже было упомянуто, каким образом граф Ружемон сделался постоянным посетителем дома Лилиенштернов. Тамара скоро заметила, что она лично служила приманкой для молодого человека. Непроницаемая преграда, которую она умела ставить между собой и окружавшими ее мужчинами, заставляла графа удерживаться от рискованного шага. Утомленный обществом неразвитых и нравственно распущенных женщин, Ружемон с жадностью искал общества Тамары, остроумный разговор которой часто заставлял его забывать время. В свою очередь, баронесса тоже любила беседовать с графом, считая его хорошо воспитанным и любезным человеком. Уверенная в самой себе, она забавлялась чувством, внушаемым ему. Небрежность, с которою он бросил такое компрометирующее женщину письмо, очень не понравилась ей, и она решила дать ему небольшой урок скромности. Как только ей удалось остаться наедине с графом в кабинете, Тамара подала ему книгу и сказала с многозначительной улыбкой:

— Вы очень неосторожны, граф, и довольно легкомысленно раздаете свои книги. В этой я случайно нашла и прочла письмо, подписанное Надей. Признаюсь, я была лучшего мнения о вашей скромности по отношению к замужним женщинам, вверяющим вам свою честь!

Граф сильно покраснел.

— Простите меня, баронесса! Я признаю себя виновным в непростительной небрежности, но только в отношении вас, чья пуританская суровость должна была быть шокирована чтением этой записки. Другие читательницы, начиная с самой Кулибиной, только приятно позабавились бы. Кроме того… — он пожал плечами — вы не можете себе представить, какою манией к писанию писем одержимы дамы. Кончаешь обыкновенно тем, что начинаешь забывать про бесчисленные, более или менее откровенные, письма, которыми они вас осаждают.

— Я вас понимаю, граф. Но в данном случае, по моему мнению, надо больше оберегать честь мужа, всегда принимавшего вас с таким доверием и дружбой, чем женщины, так мало уважающей себя. Не относитесь, граф, так презрительно к этим супружеским неудачам, — прибавила, улыбаясь, Тамара. — Когда вы женитесь, вы тоже, может быть, будете принимать у себя в доме хороших друзей, которые будут говорить про вашу жену то же самое, что вы сейчас говорили про супругу полковника Кулибина. Вы тоже не будете гарантированы от небольшого украшения, так часто вырастающего на лбу мужей. Припомните слова короля Франциска I: «Женщины изменчивы! Безумец тот, кто на них полагается!».

Лицо графа сделалось темно-красным:

— Вы жестоки в своих предсказаниях, баронесса! Но я не советовал бы никому поступать со мной таким образом, — сказал он раздраженным тоном.

— А по какому праву вы хотите избегнуть общей участи! Вы будете бессильны против бесчестного человека, который, пожимая вам руку, в то же время будет обманывать и насмехаться над вами. Почему мы начинаем оценивать поступки по достоинству только тогда, когда дело коснется нас самих? Почему мы раньше не хотим признать, что лживый друг, протягивающий преступную руку к жене и матери, развращающий эту женщину и разбивающий честь и спокойствие семьи, совершает кражу, гораздо худшую, чем кража кошелька; что он, вливая яд разврата и несогласия, часто бесповоротно толкает женщину на путь погибели?