Торжище брака - Страница 75

Когда чтение протокола было окончено, встал Куртц с каким-то пожилым господином и объявил, что его уважаемый друг, профессор Кругосветлов, желает сказать речь и прочесть молитву.

После этого заявления профессор стал говорить о гармонии души и братской любви, которая должна воодушевлять всех членов кружка. Далее он распространился о самоотвержении и самозабвении, которые должны руководить каждым истинным спиритом в его попытке проповедовать свет и истину для достижения высшей цели — всеобщей любви.

— Ах! Если бы дела согласовались со словами! — прошептал Угарин в ухо Тамаре.

— Как? — спросила молодая женщина, слушавшая эту речь с видимым удовольствием.

— Право, этот прекрасный проповедник — самый отчаянный спорщик и в высшей степени придирчивый человек. Не происходит ни одного сеанса без того, чтобы он не сцепился с кем-нибудь и не наговорил бы ему дерзостей.

Пока Угарин говорил это, профессор высморкался и вытащил из кармана сложенную бумагу. Схватив свечку, Куртц поспешно подошел к нему. Все присутствующие встали и с набожным видом выслушали длинную молитву, составленную оратором, и, по его мнению, необыкновенно подходившую к данным обстоятельствам.

Несмотря на то, что она была убежденной спириткой и всегда отличалась истинным благочестием, Тамара нисколько не была тронута этой молитвой, и глаза ее переходили с одного присутствующего на другого. Вдруг взор ее упал на высокого и худого молодого человека, который, подняв кверху руки и наклонившись корпусом вперед, с жаром молился вполголоса. Длинное, худое лицо, обрамленное густой, слегка растрепанной бородой, делало его похожим на дервиша, готового упасть в экстазе.

— Это еще что такое? — спросила молодая женщина, наклоняясь к своему соседу.

— Просто религиозный энтузиазм, — ответил Арсений Борисович, кусая губы.

— Кто это?

— Некто Енгоев — большой медиум по части всевозможных приношений. Благодаря ему мы получаем из того мира груши, яблоки, огурцы и другие прекрасные вещи. Вот и все, что я о нем знаю. И откуда только Катя выкопала его?

Они замолчали, так как молитва кончилась. Все заняли свои места; свечи были погашены. Тамара с удивлением заметила, что не составили цепи.

— К чему? Здесь царствует абсолютное доверие, — ответили ей на ее вопрос.

Все продолжали говорить очень громко, чтобы произвести вибрацию, как объясняли присутствующие, пока сильный удар по столу не привлек всеобщего внимания.

— Это Калхас! — объявил Пфауенберг, сидевший между Угариным и его женой.

Через минуту он стал беспокойно двигаться в кресле, повторяя с досадой:

— Оставь меня!.. Я не хочу!.. Слышишь ты, я не хочу, чтобы меня поднимали!

Воцарилось мертвое молчание. Затем послышались чьи-то шаги, направлявшиеся к драпировке.

— Стул рядом со мной пуст: Калхас увел своего медиума! — прошептал Угарин.

Тамара ничего не ответила. Ее внимание было привлечено светящейся точкой, передвигавшейся с места на место. Затем над драпировкой обрисовалась человеческая голова, окруженная фосфорическим светом, и комната наполнилась острым запахом, таким же, как когда-то в комнате баронессы Рабен.

— Смотрите! Смотрите!.. Это Калхас, — с восхищением повторяли все.

Светящаяся голова исчезла. Вслед за тем снова послышались шаги, приближавшиеся к столу. Прикасаясь к одним и позволяя трогать себя другим, дух обошел вокруг стола. Несколько пожилых дам и даже какой-то увлекающийся господин поцеловали ему руку. Немного спустя, после нескольких других незначительных явлений, Пфауенберг объявил усталым голосом, что на этот раз довольно.

Зажгли свечи, и все вышли в гостиную. Пфауенберга тотчас же окружили и поздравляли с необыкновенной медиумической силой. Перед ним рассыпались в благодарностях за доставленное наслаждение. Но он спешил отделаться от всеобщего внимания и, наскоро простившись, уехал домой, извиняясь усталостью. Общество разбилось на группы и занялось чаем, который княгиня приказала подать в гостиную. Угарин, Тамара, Кулибина и какой-то старый генерал сели за маленький столик, и разговор, естественно, перешел на только что виденные явления.

— Убедились ли вы, наконец, ваше превосходительство? На этот раз вы могли прикасаться руками к обитателю иного мира, — сказал Угарин.

— Гм! Я не отрицаю, что видел и прикасался. Только то, что я трогал руками, вовсе не согласуется с составленной мною идеей о духе, жившем во времена Троянской войны, — ответил с насмешливой улыбкой генерал. — Этот милейший Калхас носит современные вещи. Пока дух давал трогать свою бороду госпоже Кулибиной, я обхватил его за спину и ощупал металлические пуговицы. Затем, когда он взял мою руку и похлопал ей себя по груди, я ясно услышал, как зазвенели брелоки его часов — понятно, часов Калхаса! — закончил, смеясь, генерал.

Арсений Борисович весело вторил ему, но Кулибина была очень возмущена.

— Фи, генерал! Какой вы неисправимый скептик! Понятно, что материализация была неполная и дух не может удаляться от своего медиума.

— Так вот, значит, почему, прежде чем появиться над драпировкой, Калхас потихоньку пододвинул табуретку и влез на нее?

— Это вам показалось, Валериан Валерианович!

— Черт возьми! Что вы мне рассказываете, князь? Я осторожно протянул руку и ощупал через драпировку чью-то ногу. Для меня ясно, что Калхас — дух-насмешник, может быть, лавр, как говорят оккультисты, — и что он в один прекрасный день устроит вам скандал.

— Не бойтесь! У нас есть человек, хорошо изучивший магию. При помощи каббалистических знаков и таинственных фраз он сумеет справиться с духами.