— Каким бы ни было могущество богатства, — прошептала она, — оно не в состоянии вернуть мне мои разбитые мечты, оно не может уничтожить недоверие и отвращение, которые внушают мне люди!
На минуту она задумалась, но скоро встряхнула головой, как бы желая отогнать свои мрачные мысли.
— Какая я безумная! Разве можно приходить в отчаяние от того, что с моих глаз снята повязка? Неужели было бы лучше, если бы я сделалась игрушкой в руках лживого света? — Нет, нет, я выпила до дна чашу несчастья, бедности, одиночества, презрения и благодарю Бога, что он позволил мне видеть людей в их настоящем свете, когда они бежали от обедневшей невесты. В конце концов, тетя Эвелина права. Даже среди этой бездушной толпы есть великодушные сердца!
Сев за свой письменный стол, Тамара вынула какое-то письмо и внимательно прочла его. Это было то самое письмо, в котором Магнус просил ее руки. Добрая и счастливая улыбка озарила лицо молодой девушки.
— Тебе придется еще подождать, мой бедный Магнус! — прошептала она, складывая письмо. — Позволь мне позабавиться немного и полюбоваться на низость людскую с другой точки зрения, а после этого я без всякого сожаления обернусь к ним спиной!
Тамара облокотилась на стол и до такой степени погрузилась в целый хаос мыслей и планов на будущее, что не слыхала звонка и не заметила вошедшего адмирала. Она подняла голову только тогда, когда тот дотронулся до ее плеча.
— Что с тобой, Тамара? Ты плохо себя чувствуешь? — спросил адмирал, с беспокойством всматриваясь в пылающее лицо молодой девушки.
— Нет, крестный! Я волнуюсь от радости. На, прочти-ка это!
С этими словами Тамара протянула ему духовное завещание и письмо Кадерстедта.
Сергей Иванович прочел их, протер себе глаза и прочел еще раз. Затем, отбросив документ, он обнял свою крестницу.
— Черт возьми, крошка! — вскричал он. — Да это настоящая сказка из «Тысячи и одной ночи»!.. От души поздравляю тебя, и да пошлет Господь покой душе этого славного и великодушного Кадерстедта, сделавшего из тебя какую-то сказочную принцессу!
Они сели на диван, но разговор их был бессвязным и отрывочным. Волнение обоих было слишком велико, адмирал никак не мог прийти в себя от удивления.
— Вот история, которая всполошит весь Петербург! Сегодня же вечером, на морском балу, я сообщу эту свежую новость и позабавлюсь удивлением и завистью добрых людей.
Глаза Тамары внезапно вспыхнули огнем.
— Ты идешь сегодня на бал, крестный? Возьми меня с собой.
— Ты хочешь ехать на бал? Ты, которая ненавидишь всевозможные сборища? — спросил пораженный адмирал. — Конечно, я с удовольствием свожу тебя туда, но, признаюсь, я ничего не понимаю в твоем капризе.
— Видишь ли, я хочу, пользуясь в последний раз привилегией бедности, еще раз взглянуть на лица моих знакомых без маски, которую они наденут, как только узнают о моем наследстве. Сегодня они в первый раз увидят меня после болезни, и мне любопытно, как они отнесутся ко мне.
Загадочная улыбка появилась на лице молодой девушки. Адмирал покачал головой.
— Право, по временам ты бываешь настоящим Макиавелли! Еще один вопрос: есть у тебя подходящее платье?
— Я сделаю себе самое простенькое. Не забывай, что на балу будет еще бедная Тамара, — при этих словах она лукаво улыбнулась. — Не можешь ли ты дать мне немного денег?
Фанни была крайне удивлена, когда увидела свою госпожу, возвращавшуюся домой с большой картонкой и несколькими маленькими свертками. Но ее удивление перешло в беспокойство, когда Тамара приказала зажечь свечи на трюмо и объявила, что она едет на бал.
— Уж не начался ли опять у барышни бред? Она собирается ехать на бал! — шепнула камеристка Шарлотте.
— Правда, что вы собираетесь на бал, Тамара Николаевна? Это просто чудо какое-то! — заметила верная экономка, с любопытством рассматривая белое шелковое платье, букеты цветов и длинные перчатки, вынутые Фанни из картонок.
Тамара взглянула на озабоченные лица обеих женщин и весело рассмеялась.
— Да, моя добрая Шарлотта, я еду на бал и весела, потому что ко мне пришло большое счастье! — Она положила обе руки на плечи пожилой женщины. — Возвращаются хорошие времена! Снова ты будешь вести хозяйство очень богатого дома, а Фанни будет камеристкой светской дамы. Письмо, полученное мною сегодня утром из Стокгольма, принесло мне известие о наследстве: Олаф Кадерстедт завещал мне все свое состояние!
Пораженная Фанни молчала, но Шарлотта громко вскрикнула, всплеснула руками и упала в кресло.
— Господин Олаф!.. Самый богатый арматор Гетеборга… жених Свангильды! — растерянно бормотала она. — И он завещал вам все: дом в Стокгольме, и Фалькенас, и все остальное?
— Все, все! Дом, Фалькенас, замок на берегу моря и более миллиона денег, — ответила весело Тамара.
С радостным криком бросилась Фанни к своей госпоже и покрыла ее руки поцелуями. Затем, схватив Шарлотту, она стала кружиться с ней по комнате.
— Сумасшедшая!.. Оставь меня!.. Как можешь ты делать такие глупости в присутствии барышни! — кричала, задыхаясь, экономка. — Убирайся!.. Тамаре Николаевне пора одеваться!
Со странным спокойствием села Тамара в карету рядом с адмиралом. Дорогою ей вспомнился ее первый бал по возвращении из Швеции. Как она была тогда счастлива, доверчива! Угарин, идеал ее детских грез, сидел против нее в карете! Жизнь, будущее казались беспрерывным праздником! С того времени прошло всего два с половиной года, а какая пропасть отделяла ее от этого прошлого. Идеал безвозвратно погиб, доверчивость исчезла, и жизнь явилась к ней во всей ее наготе! Веселая, увлекающаяся Тамара превратилась в холодную, энергичную женщину, готовящуюся с насмешливым самодовольством расставить западню людской низости. Она знала, что на этом балу будет нанесена не одна рана ее самолюбию, но на этот раз чувствовала себя неуязвимой под двойной охраной гордости и золота — золота, этого магического металла, который через несколько часов превратит оскорбляющих в самых пылких обожателей, а равнодушных в самых преданных друзей.